Психологическая помощь понадобится не всем заложникам

''Практически во всех случаях первая помощь в травмирующей ситуации – не психологическая, а практическая. Инструментальная помощь''

Каждый раз, когда в мире происходят террористические атаки или случаи захвата заложников, мы слышим фразу о психологической помощи, оказываемой на месте пострадавшим людям и их близким. С благородной целью – все хотят, чтобы у людей, попавших в трагическую ситуацию, быстрее восстановилось нормальное психическое состояние. Вопрос: нужна ли такая ''сплошная'' психологическая помощь? К этой теме вновь обращаются австралийские специалисты Zachary Steel и Grant Devilly после недавнего случая захвата заложников в кафе в Сиднее (15-16 декабря 2014):

''Общее усиление внимания к теме воздействия психологической травмы может подвести к выводу о необходимости организации психологической поддержки и психологического консультирования в ситуациях, связанных с угрозой жизни, на первой линии помощи. Но, как показывает опыт, подчас следует умерять вполне закономерное желание максимально помочь пострадавшим людям. Причем делать это в соответствии с принципом ''не навреди''.

Чтобы понять, почему неотложная психологическая помощь подходит не всем, следует вернуться к базовым представлениям о здоровье человека.

Тело и психика
В ситуациях угрозы для жизни организм человека входит в состояние экстремальной готовности и реагирует по типу: замереть на месте, сражаться или бежать (freeze, fight, flight). Эта реакция призвана обеспечить выживание человека, позволяя ему сориентироваться относительно источника угрозы (замереть на месте), а затем готовя организм к немедленному уходу от опасности (бежать) или действию, направленному на ее устранение (сражаться). Эта реакция есть у любого человека, когда тот сталкивается с опасностью, угрожающей его физическому или психическому благополучию.

Попав в заложники, человек оказывается перед лицом крайне сложного вызова, когда от него требуется подавить нормальный природный ответ, нацеленный на выживание, и ждать освобождения, шанса на побег или иного разрешения ситуации. Но дело в том, что нормальный ответ с целью обеспечения выживания вовсе не обязательно ''выключается'' с разрешением ситуации и окончанием осады.

Многие заложники продолжают испытывать состояние гипервозбуждения и экстремальной готовности после разрешения ситуации, представлявшей угрозу для жизни, и если это продолжается слишком интенсивно или слишком долго, и создает помехи нормальному функционированию человека, то тут требуется лечение.

Помимо самих заложников, психические проблемы могут возникнуть у их родственников и друзей – ведь им довелось столкнуться с реальной возможностью потерять близкого человека. В результате и у них тоже могут появиться интрузивные воспоминания, ночные кошмары и т.н. флэшбэки (яркие повторные переживания события). У них может возникнуть сильное желание избегать мест, связанных с травмой, а также предметов и обстоятельств, напоминающих о событии.

После чрезвычайных обстоятельств, в которых каждое решение - вопрос жизни и смерти, люди нередко пытаются мысленно вернуться к пережитой ситуации и задаются вопросом, могли ли они повести себя иначе. Простого ответа тут нет, но обращение к себе с подобным вопросом может стать источником серьезного дистресса. Так что не удивляет, что у некоторых людей после ситуации захвата заложников появляются долгосрочные психологические проблемы, равно как не удивляет и то, что большинство справляется со своим природным ответом с помощью друзей и близких.

Опасность добрых намерений
В прошлом работники служб психического здоровья придерживались мнения о том, что ранней интервенции принадлежит критическая роль в предотвращении ранних симптомов, которые впоследствии прогрессируют и трансформируются в инвалидизирующие состояния, например, посттравматическое стрессовое расстройство. Но три десятилетия научных исследований показали, что сплошная психологическая интервенция, осуществляемая непосредственно после инцидента, может причинить вред.

До середины 90-х годов ХХ века наиболее распространенной формой ответа на травмирующее событие была разовая интервенция под названием ''дебрифинг'' (полное название Critical Incident Stress Debriefing – CISD). Но вместе с ростом беспокойства об исходе после применения данной интервенции появились многочисленные исследования, оценивающие ее эффективность.

Все рандомизированные контролируемые исследования показывали одно из двух: или ''дебрифинг'' не давал никакого эффекта, или он приводил к ухудшению симптомов. Так что главный принцип врача primum non nocere (во-первых, не навреди) требует отказаться от этой практики.

Одно из возможных объяснений такого результата – в том, что симптомы гипервозбуждения и экстремальной готовности, которые являются следствием критической ситуации, имеют свойство со временем угасать естественным образом. И именно так и происходит у многих людей. Этот естественный процесс восстановления и возобновления чувства безопасности может быть сорван несвоевременной психологической интервенцией.

Критическим периодом для психологического пересмотра и поддержки нередко является вовсе не время сразу после травмы, но средний и долгосрочный промежуток времени, когда наблюдаются стойкие симптомы дистресса или же они проявляются впервые и вызывают нарастающие трудности повседневного функционирования.

На сегодняшний день имеется очень немного доказательных данных, говорящих о том, что само по себе присутствие симптомов непосредственно после травмирующего события – уже достаточно для выявления людей, склонных к последующему развитию серьезных проблем психического здоровья. Уже давно отмечено, что у некоторых людей посттравматическое стрессовое расстройство может начинаться с временным лагом и при минимуме симптомов непосредственно после травмирующего события.

Всему свое время
Все вышеизложенное не означает, что людям с симптомами дистресса в острой фазе после пережитых критических ситуаций следует ограничивать доступ к психологическим службам, если они хотят обратиться туда за помощью. Критическим моментом здесь является то, что психологические интервенции должны быть очень индивидуальны и соответствовать потребностям людей, обращающихся за помощью. Тут не должно быть одинакового подхода ''для всех''.

Для кого-то наилучшим подходом будет просто возвращение к нормальной рутинной жизни. Другим предпочтительнее провести какое-то время с друзьями и родственниками - до тех пор, пока они не почувствуют, что пришло время вернуться к своим ролям и обязанностям. А некоторых острый дистресс после случившегося события приведет в приемную службы психического здоровья.

Но практически во всех случаях первая помощь в травмирующей ситуации – не психологическая, а практическая. Инструментальная помощь. Это может быть информирование людей о ситуации, ответы на их вопросы, обеспечение безопасности и разрешение практических трудностей, встающих перед пострадавшими, напр., помощь в установлении связи с их сетью социальной поддержки. На самом деле по значимости психологическая интервенция с участием специалистов может оказаться не первым, а последним пунктом в перечне мер помощи пострадавшим.

Еще мы знаем, что спустя месяцы, а то и годы после травмирующего события, когда внимание всего мира уже перешло на другие темы, некоторые пострадавшие и их близкие, и друзья, могут начать испытывать проблемы. Поэтому людям, оказавшимся в роли заложников в Сиднее, требуется долгосрочная поддержка служб психического здоровья, в том числе, когда медиа уже утратят интерес к теме.

По материалам:
Steel Z., Devilly G. Why not all Sydney siege hostages will need mental health help. – Internet (theconversation.com), 16.12.15.